#НОРИЛЬСК. «Таймырский телеграф» – Николай Николаевич Урванцев для нескольких поколений геологов был живой легендой Арктики. Коллеги Урванцева по Научно-исследовательскому институту геологии Арктики вспоминали о нем как о «высоком, худощавом, чуть сутулом мужчине в ватнике, фамилию которого вычеркивали из всех работ», суровом, достаточно закрытом, но очень интеллигентном человеке. Он мало рассказывал о периоде работы в заключении, односложно отвечая на прямые вопросы. Но иногда подробности всплывали. Как говорил Урванцев, первый раз его посадили в ГУЛАГ за то, что он якобы вредительски преуменьшил рудные запасы открытого им месторождения «Медвежий ручей», а затем второй раз – за их преувеличение.
В конце 1940-х годов, еще будучи расконвоированным зеком, но при этом главным геологом комбината, Урванцев свободно перемещался по всему Таймыру и даже летал на доклады в Москву. Когда возникала необходимость сделать в столице квалифицированный отчет, никто не мог заменить главного геолога. Тогда Урванцева везли к портному, который снимал мерку и в ударном порядке шил шикарный костюм. К костюму выдавали рубашку и галстук. В таком «цивильном» виде Николай Николаевич проводил командировочные дни, но по возвращении в Норильск его снова облачали в лагерную одежду. Черный юмор в том, что такие командировки были не однажды, и каждый раз Урванцеву шили новый костюм.
Однажды Урванцев вместе с Махотким, известным полярным летчиком, но тоже заключенным, прилетели в Диксон. Их кормили в той же кают-компании, что и других летчиков, но отдельно и после всех. Молодые геологи заглядывали через прикрытые двери: немного жутковато было увидеть настоящих «живых зеков», да к тому же первооткрывателя арктических земель.
Сотрудников Научно-исследовательского института геологии Арктики было много – сидели в кабинетах весьма скученно. Когда Урванцеву подбирали кабинет – хотели найти место поудобнее – ему предложили место рядом с режимно-секретным «первым отделом», где на окнах были решетки. Увидев их, Николай Николаевич сказал: «Благодарю, так я уже сидел».
В итоге его посадили в кабинет, где работало еще шесть-семь специалистов. Каждый стремился не мешать другим, но бывали и срывы. Однажды, когда спор сотрудников стал слишком шумным, Урванцев, который писал отчет, бросил перо и в сердцах произнес: «Да, все же лучшие условия для работы у меня были, когда я находился в заключении в Норильске!» Позднее, успокоившись, он пояснил, что в зоне ему была выделена отдельная рабочая комната, в которую никого не пускали. Снаружи у дверей стояли охранники, поскольку он был особым заключенным, и к нему без разрешения лагерного начальства входить никому не дозволялось. Зато в этой находилась библиотека Урванцева, доставленная из блокадного Ленинграда специальным самолетом, по личному приказу Завенягина. Урванцеву разрешили ночевать в этой комнате-кабинете, но он из солидарности с остальными заключенными уходил спать в общий барак.
Николай Николаевич иногда оригинально вспоминал прошлое «житье». На частые жалобы одной сотрудницы института на зубную боль заметил: «Ну что ты все мучаешься, выдерни их и сделай искусственные. Вот у меня сталинские, могу орехи разгрызать» – и постучал костяшками пальцев по зубам.
Юмор у Урванцева вообще был своеобразным. Как-то в начале 1970-х, когда он стал профессором и непререкаемым авторитетом, ему представили молодого специалиста: «Николай Николаевич, он едет осваивать Норильск». На что Урванцев, строго приподняв очки, удивился: «Как, все еще только осваивают?»
В прошлом выпуске фотопроекта «Автографы истории» мы рассказывали, как норильских футболистов тренировал экс-капитан «Спартака» Андрей Старостин.
Больше новостей читайте на совместном канале «Северного города» и «Таймырского телеграфа» в Telegram.
Светлана Ферапонтова
Фото: архивы норильчан и Заполярного филиала «Норникеля»
